— Это судьба, — не оборачиваясь, ответила Гонора.
— Судьба? Ты что, начала верить в судьбу? Или, может, ты стала последовательницей друидов?
— Я высказала тебе свое мнение.
— Тогда объясни мне, что ты понимаешь под словом «судьба»?
— Судьба связала их.
— Как отца и сына. Это я понимаю.
— Это не просто биология. Здесь все гораздо сложнее. Курт всегда пытался противостоять судьбе, а Александр — нет. Он знал, что рожден для того, чтобы стать Немезидой для Курта.
— Судьба, Немезида, — фыркнула Джоселин, — бред какой-то.
— Помнишь, я рассказывала тебе, что Александр приехал в Марракеш с единственной целью — разлучить нас. У меня тогда создалось впечатление, что он действовал вопреки своей воле. Ты же сама мне говорила, что он всегда пытался отобрать любой контракт у компании «Айвари». А затем эти слушания…
— Здесь может быть простое совпадение.
— Ничего подобного. Курт был уверен, что за всем этим стоит Александр.
— Да, я знаю, но в последнее время Курт очень нервничал и был совершенно измотан. Возможно, ему все это показалось. Какой дурак будет организовывать подобные слушания, понимая, что в любой момент все может обернуться против него самого. Компания «Талботт» вовсе не такая безгрешная, как это пытался представить Александр. Так что мне непонятна твоя теория судьбы-Немезиды.
— Я часто думала, почему Кристал сказала Александру, кто его отец, и пришла к выводу, что это было сделано неспроста. Она открыла тайну, и колесо судьбы завертелось…
Гонора замолчала. В комнату вошел невысокого роста, похожий на подростка человек, снял с крючка в телефонной будке красный пиджак и, бросив беглый взгляд на сестер, исчез.
Джоселин попыталась продолжить разговор, но Гонора молча указала ей на табло: «Не шуметь. Никаких посетителей с 12 ночи до 7 утра».
Джоселин провела ночь, растянувшись на жесткой кушетке в приемной, размышляя над теорией Гоноры, которая так и не сомкнула глаз, сидя в неудобном больничном кресле.
В начале восьмого, когда за окном забрезжил серый рассвет, в приемную вошла сестра и пригласила Гонору пройти к мужу.
Курт лежал на кровати в сплетении проводов и пластиковых трубочек, многочисленные бутылочки были укреплены над его головой. Грудь Курта была туго забинтована, в рот и ноздри вставлены тонкие трубочки. Легкий румянец был похож скорее на слой румян, нанесенный на лицо мертвеца.
— Он еще не пришел в себя после наркоза, — сказала сестра и потрясла Курта за плечо.
— Не беспокойте его, — попросила Гонора, но сестра продолжала трясти Курта за плечо, слегка похлопывая его по щекам.
— Курт, очнитесь. Здесь ваша жена.
Гонора нагнулась и поцеловала мужа в лоб.
— Дорогой, — прошептала она.
Курт захлопал ресницами, его взгляд постепенно становился осмысленным. Гонора взяла его руку, мягкую и вялую.
— Не более четырех минут, миссис Айвари, — сказала сестра, кивнув в сторону висящих на стене часов. — Постарайтесь не утомлять его разговорами. — Сестра вышла из палаты.
Губы Курта зашевелились.
— Операция… — расслышала Гонора.
— Операция прошла успешно, — ответила она. — Врачам удалось извлечь пулю из твоего сердца.
— Пить, — прошептал Курт.
— Сейчас я позову сестру, — ответила Гонора.
— Нет, не уходи…
Сдерживая слезы, Гонора стояла у постели Курта и нежно гладила его руку.
Выйдя из палаты Курта, Гонора увидела Гида и Джоселин. Они стояли у окна и тихо разговаривали. Общаться не хотелось, и Гонора, стараясь остаться незамеченной, быстро прошла по коридору и уже взялась за ручку двери, когда Джоселин окликнула ее. Пришлось вернуться.
— Как Курт? — спросила Джоселин.
— Он узнал меня. — Гонора не могла сдержать слез. — Простите, — она достала носовой платок и вытерла глаза.
— Гид, как себя чувствует Энни? Она уже родила?
— Вот уже двадцать девять минут, как мы стали родителями. У нас сын. Такой же крепкий, как и я. Энни чувствует себя хорошо.
Гонора вытерла слезы.
— Тетя Гонора, — Гид тронул ее за плечо. — Здесь сказано, — Гид кивнул на светящееся табло, — что вы можете посещать мистера Айвари только пять минут в час.
Гонора взглянула на табло.
«Посещение разрешается только близким родственникам, не более двух человек одновременно, по пять минут каждый час».
— Я понимаю, — продолжал Гид, — что вам сейчас очень тяжело, но очень прошу вас поехать к маме. Это займет не более часа.
— Сейчас? — Гонора не могла понять, как можно просить ее о чем-то, когда рядом в палате умирает самый дорогой ей человек.
— Это невозможно, — ответила за нее Джоселин.
— Наш дом находится в пяти минутах езды отсюда, — настаивал Гид.
— Неужели вы не понимаете, что это невозможно? — Джоселин начала злиться.
— Прошу вас, тетя Гонора.
— Нет, Гид, я не могу. — Гонора посмотрела на несчастное лицо Гида и добавила: — Может быть, завтра…
— Тетя Гонора, ей так плохо. Я ничем не могу ей помочь. Она просто не желает меня видеть. Похоже, я раздражаю ее. Ведь когда-то вы были очень близки, и только вы можете помочь ей сейчас.
— Мы не видели ее целую вечность, — опять встряла Джоселин.
— Последний раз мы виделись с ней позавчера, — поправила Гонора, — но до этого — никогда.
— Я бы не просил вас, но мама бьется головой о стену. Мы очень боимся за нее.
«Кристал, такая красивая, такая твердая и мужественная, бьется головой о стену? — с жалостью подумала Гонора. — Это невозможно представить». Но жалость тотчас же уступила место злости: как ее смеют просить помочь Кристал сейчас, когда каждая клеточка ее существа, каждая молекула живет только Куртом.