Подхваченная внезапным порывом, Джоселин выскочила в сад. Не в силах больше сдерживать себя, с какой-то злой радостью она принялась топтать чахлые росточки цинний. Из стеблей брызгала зеленая липкая жидкость, пачкая ей лицо и руки. Когда все девяносто кустиков были вмяты в землю, Джоселин почувствовала невероятное облегчение и закружилась в дикарском танце, размахивая руками и притопывая ногами. Тяжесть слетела с ее души — ей было легко и весело.
Послышался скрип двери, и на веранде появилась Гонора. Джоселин продолжала плясать. Сестра схватила ее за плечи и резко повернула к себе.
— Что…о ты де…ла…ешь? — закричала она. Голос Гоноры, обычно спокойный и мягкий, сейчас скорее походил на визг.
Джоселин застыла на месте.
— Спящая красавица наконец-то проснулась, — усмехнулась она.
— Бедные мои циннии! — Гонора залепила сестре пощечину. Джоселин схватилась за щеку и бросилась на Гонору. Ее грязные ногти впились сестре в щеку, показалась кровь.
— Ты убийца! — кричала Гонора. — Как ты посмела погубить мои цветы?
— Да будь они прокляты, твои цветы! Они тебе дороже меня и Курта!
Гонора опустилась на колени и стала выпрямлять втоптанные в землю росточки. Ее тело сотрясали рыдания, слезы катились по щекам и падали на землю, орошая загубленные растения. Джоселин растерялась. Ей стало безумно жаль сестру.
— Детки, — причитала Гонора, — мои бедные детки. Почему я покинула вас? Что с вами сталось? Как я виновата перед вами.
Джоселин опустилась на колени рядом с сестрой и обняла ее худенькие плечи.
— Гонора, не плачь, не плачь. Я пересажу их.
— Как я не доглядела за ними? — плакала Гонора. — Они были бы живы…
— Гонора, прошу тебя… прости меня…
— О Господи…
— Гонора, я чудовище! Ты же знаешь меня.
— Нет, нет, это только моя вина… Гонора прижала голову сестры к своей груди.
Яркое калифорнийское солнце с его палящими лучами стало свидетелем того, как две сестры, стоя на коленях посреди клумбы с вытоптанными цветами, поклялись друг другу в вечной любви и верности.
Когда Курт вечером вернулся домой, глазам его предстала удивительная картина: сестры сидели на диване, обнявшись, Джоселин с распухшим лицом, а на щеке его жены виднелись четыре глубокие царапины. Брови Курта поползли вверх.
— Похоже, здесь было сражение, — заметил он.
Джоселин, страшно боясь, что Курт узнает правду и отправит ее обратно к Гидеону, поспешно сказала:
— Гоноре не понравилось, как я ухаживала за ее цветами.
— Да, ужасно, — Гонора непринужденно засмеялась, — тебе придется купить мне другие циннии, дорогой.
— А я уже решил, что мы никогда снова не будем близки, — сказал Курт, оставшись вдвоем с Гонорой. Она прижала его голову к своей груди.
— Но почему, дорогой? Ведь я же говорила тебе, что доктор Таупин разрешил мне заниматься любовью через две недели.
— Так когда же это произойдет?
— Хочешь, сегодня ночью?
— Очень хочу.
— А если нас услышит Джосс?
— Не думаю, стены здесь достаточно прочные, — ответил Курт, целуя жену.
У Гидеона вошло в привычку навещать своего маленького сына, перед тем как вечером выйти из дома. Он на цыпочках подходил к кроватке, подолгу смотрел на него. В этот холодный августовский вечер такие меры предосторожности не потребовались: Гид не спал.
Ребенок стоял на коленях и, вцепившись руками в кроватку, раскачивал ее. Из носа у него текло. Отец взял его на руки, Гид улыбнулся, обнажив голые розовые десны.
— У него режутся зубки, — заметила Кристал, стоя на пороге детской. На ней было вечернее платье из черного шифона, подчеркивающее белизну ее безупречной кожи. По детской плыл запах духов «Шанель № 5», которыми Кристал пользовалась в особо торжественных случаях.
Будучи намного моложе Гидеона, Кристал гораздо спокойнее относилась к легким недомоганиям сына, мальчик хорошо развивался, рос здоровым и крепким. Сейчас ему было шесть месяцев. Кристал любила сына и гордилась им, хотя ей было жаль, что он был точной копией Гидеона — широкоплечий, с короткими ногами и маленькими темными глазками-бусинками.
— Зубы? — Гидеон с сомнением покачал головой. — При таком-то насморке?
— Пьерс сказала, что это зубки, и я ей верю: через ее руки прошло столько детей.
Пьерс была няней, приглашенной на работу через агентство в Лондоне. Она воспитала не одно поколение джентльменов и имела самые отличные рекомендации. Сегодня у нее был выходной.
— Просто он капризничает. — Кристал вошла в детскую и, вынув из стопки чистых, хорошо проглаженных пеленок одну, подложила ее под сына, сидящего на руках у Гидеона.
— А вдруг он подхватил грипп, — предположил Гидеон.
— Гид? — Кристал вытерла сыну нос. — У него никогда не было простудных заболеваний.
— Я не могу его оставить.
— Гидеон, ты хотя бы представляешь, как мне было трудно добиться этого приглашения? — спросила Кристал с очаровательной улыбкой. Томас Вей, самый богатый американец китайского происхождения, устраивал этот прием на своей вилле «Сан-Рафаэль» в честь делегации из Тайваня. Китайцы приехали в Соединенные Штаты, чтобы выбрать компанию для строительства самой большой в мире дамбы. Это был грандиозный инженерный проект!
Кристал немало потрудилась, чтобы получить приглашение на прием, где Гидеон смог бы лично встретиться с китайской делегацией.
С первых дней замужества Кристал стала деловым партнером мужа и владелицей части акций компании «Талботт». Бизнес стал ей компенсацией за ужасные ночи, да и, кроме того, она находила, что он стимулирует ее жажду жизни. Кризис в строительной индустрии пошел на убыль, и компании вели острую конкурентную борьбу за выгодные заказы. Вся деятельность Кристал была направлена на создание компании «Талботт» репутации самой солидной и прочной. Гидеон, человек старых правил, скептически относился к деятельности своей жены, которая в основном сводилась к светским приемам, приглашениям гостей на гольф в их загородный дом в Монтеррее и к частой замене старых машин новыми. Кристал не переставала твердить мужу, что все это общепринято и нужно для дела.